Двойник и собеседник.
Вот видите, - тут ужасно тесно спаяны между собой темы о двойнике и о собеседнике: пока человек не освободился еще от своего двойника, он, собственно, и не имеет еще собеседника, а говорит и бредит сам с собою; и лишь тогда, когда он пробьет скорлупу и поставит центр тяготения на лице другого, он получает впервые собеседника. Двойник умирает, чтоб дать место собеседнику. Собеседник же, т. е
. лицо другого человека, открывается таким, каким я его заслужил всем моим прошлым и тем, что я есть сейчас.
Итак, как же возможно поставить в себе поведение жизни и поведение мысли, т. е. свои доминанты, так, чтобы достигнуть, хотя бы в принципе, такого чудесного результата: быть чутким к реальности как она есть, независимо от моих интересов и доминант! Как будто тут что-то невозможное, носящее в себе даже внутреннее противоречие! Как можно перешагнуть через самого себя?
Однако что-то подобное уже в история человечества делалось! Лишь бы было спасительное недовольство собою и затем искренность в своих стремлениях.
Новая натуралистическая наука "как она Стала Складываться в Эпоху Леонардо да Винчи" Галилея и Коперника, начинала с того, что решила выйти из застывших в самодовольстве школьных теорий средневековья, с тем чтобы прислушаться к жизни и бытию независимо от интересов человека.
Дело шло или об иллюзии - создать "Бездоминантную Науку", или об установке и культивировании новой трудной доминанты с решительной установкой центра внимания и тяготения на том, чем живет сама возлюбленная реальность, независимо от человеческих мыслей.
О ней.
И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье.
Открылись уши, чтобы слышать, и только оттого, что решились вынести из себя центр главенствующего интереса и перестать вращать мир вокруг себя. За эту решимость натуралист был награжден тем, что, изучая самодовлеющие факты мира, он небывало обогатил свою мысль!
Теперь предстоит сделать еще шаг и еще новый сдвиг. Нам надо из самоудовлетворенных в своей логике теорий о человеке выйти к самому человеку во всей его живой конкретности и реальности, поставить доминанту на живое лицо, в каждом отдельном случае единственное, данное нам в жизни только раз и никогда не повторимое, никем не заменимое.
Наше время муками рождения этого нового метода живет. Он оплодотворит нашу жизнь и мысль стократно более, чем его прототип - метод Коперника.
Покамест метод этот был и есть только в отрывках и пробах. Но все-таки то, что остается закрытым от премудрых и разумных, так часто бывает открытым для детей и для всякого простого, действительно любящего человека. Моя покойная тетя, которая меня воспитывала, простая и смиренная старушка, своим примером наглядно дала мне видеть с детства, как обогащается и оплодотворяется жизнь, если душа открыта всякому человеческому лицу, которое встречается на пути. Постоянная забота о другом, можно сказать, была ее постоянной "Установкою". Старая девушка, не имевшая так называемой "Личной Жизни" или "счастья" в обыденном, ужасно принижающем человека смысле слова, - она была для людей подлинным "лицом" и желанным собеседником, к которому стекались и далекие, малознакомые люди за советом и утешением, потому что она ко всякому человеку относилась как к самодовлеющему "лицу", ожидающему и требующему для себя исключительного внимания. Она имела возможность относительно покойно и безбедно жить в своем углу с некоторым комфортом. Фактически она обо всем этом забывала и тряслась по осенним проселочным дорогам в распутицу, оставляя все свое, и с опасностью для жизни в ледоход тронувшейся Оки под нижним переправлялась на ту сторону, и все потому, что у ней не было жизни без тех, кого она любила и без кого у ней, собственно, и не было жизни. А любила она, можно сказать, всех, кто ей попадался, требуя заботы о себе. То она воспитывает своих младших братьев в громадной семье моего деда, то берет к себе осиротелых детей от прежних крепостных, потом отдается целиком многолетнему уходу за параличной матерью, в то же время подбирает двух еврейских девочек, оставшихся после заезжей семьи, умершей от холеры, и отдается этим девочкам с настоящей страстью, потом, схоронив мать свою, берет меня, на этот раз с тем, чтобы умереть на моих руках. Под влиянием живого примера тети, я с детства привыкал относиться с недоверием к разным проповедникам человеколюбивых теорий на словах, говорящих о каком-то "Человеке Вообще" и не замечающих, что у них на кухне ждет человеческого сочувствия собственная "прислуга", а рядом за стеной мучается совсем конкретный человек с поруганным лицом.
И под влиянием того, что я знал мою тетю, я совсем особенным образом воспринял "Душечку" Чехова. Помните, как она расцветала на глазах у всех, если было о ком мучиться и о ком заботиться, и увядала, если в заботах ее более не нуждались? Такая она простая и смиренная, с такой застенчивой полусмешкой говорит о ней чехов! А она ведь, серьезно - то говоря, совсем не смешная, как показалось преобладающему множеству чеховских читателей! Она - человеческое лицо, которому открыты другие человеческие лица, - т. е. то, что для "Премудрых" закрыто и не имеет к себе ключа! А таких бриллиантиков в действительности многое множество среди нас, среди "Бедных Людей" Достоевского!
Вообще, я думаю, простым и бедным людям открыто и ощутимо то, что замкнуто о семи печатях для чересчур мудрствующих людей! Что касается меня, я принадлежу, к несчастию моему, к этим последним!
Иногда мне кажется, что сама ученая профессия порядочно искажает людей! В то время как натуралистическая наука сама по себе исполнена этим настроением широко открытых дверей к принятию возлюбленной реальности как она есть, - "Профессионалы Науки", обыкновенно люди гордые, самолюбивые, завистливые, претенциозные, стало быть, по существу маленькие и индивидуалистически настроенные, - так легко впадают все в тот же солипсизм бедного господина голядкина, носящегося со своим двойником.
Я ужасно боюсь доктрин и теорий и так хотел бы оберечь моих любимых друзей от увлечения им и, - чтобы прекрасные души не замыкали слуха и сердца к конкретной жизни и конкретным людям как они есть!
Да и каждый из нас в отдельности может наблюдать на себе самом, что "Рассуждающий Разум" долго еще плетет свои силлогизмы и сети, не подмечая того, что в глубине нашего существа уже зародилась и назрела неожиданная новая сила, которая совсем по-новому предрешает события ближайшего будущего и только ждет случайного дополнительного толчка, чтобы всплыть и властно заявить о себе; "рассуждающий разум", застигнутый врасплох, сначала ужасно растеряется от неожиданного заявления властной доминанты, а потом постарается убедить себя, что в сущности он все это по-своему понимает и может предусмотреть! Такова уж его самомнительная профессия! Профессия замкнутого в себе теоретизирования! В действительности же слишком похоже на то, что эта властная доминантная жизнь имеет свой смысл и исторические резоны, так что интуиция сердца, предчувствие и т. п. могут замечать и предвидеть гораздо ранее и дальше, чем "Рассуждение"! Так совесть предвидит и начинает предупреждать гораздо ранее, чем так называемое "Здравое Рассуждение". Интуиция совести и "Здравое Рассуждение" находятся между собой в таких же отношениях, как художник, пророк и поэт, с одной стороны, и спокойный, рассудительный мещанин, с другой!
К счастью для науки, она переполнена интуициями, как ей ни хочется утверждать о себе, что она привилегированная сфера "Исключительно Рассуждающего Разума". Вот ведь даже в алгебре обнаружены теперь вкравшиеся туда интуиции, не говоря уж о геометрии и о прочей натуралистической науке. И это все к счастию, ибо иначе замкнутый на себя "Рассуждающий Разум" давно бы задохся, а наука перестала бы жить. Поле науки оплодотворяется интуициями, властно вторгающимися в сети "Чистой Доктрины"; и они оказывается мудрее и прозорливее "чистой доктрины", ибо они складываются самою реальною жизнью, а жизнь и история мудрее наших наилучших рассуждений о них. - Алексей Алексеевич ухтомский.