Хорхе Луис борхес, человек в зеркале своих книг.

Борхес и я (борхес).

"Это он, борхес, причастен к суетной жизни. Я же тихо брожу по Буэнос-айресу и, быть может уже неосознанно, замедляю шаги перед аркой портала или вязью чугунной решетки. О борхесе я получаю известия по почте и вижу его фамилию то в списке на замещение профессорской должности, то в словаре персоналий. Мне нравятся географические карты, шрифт восемнадцатого века, этимологии, песочные часы, вкус кофе и проза Стивенсона
. Другой имеет те же пристрастия, но он их слегка афиширует и тем превращает в аксессуары актера. Неверно думать, будто мы питаем вражду друг к другу. Я живу, я стараюсь жить, чтобы борхес мог сочинять свои книги, а эти книги меня оправдывают. Без ложной скромности можно сказать, что ему удались кое - какие страницы, но мне от этого мало проку, ибо удача, я думаю, уже не личная собственность - даже того, другого, - а достояние речи и литературной традиции. В конечном счете мне предназначен уход из жизни, раз и навеки, и лишь на одно мгновение я смогу себя пережить в другом. Мало-помалу я отдаю ему все, хотя вижу в нем пагубную наклонность к вымыслам и преувеличениям. Спиноза мыслил, что сущее хочет всегда оставаться самим собою: камень хочет остаться камнем, тигр - тигром. Мне же надо быть борхесом, а не собой (если вообще я был кем-то), но в его книгах я теперь себя вижу реже, чем во многих других или в искусном звучании гитары. Я и раньше пытался с ним распрощаться - от мифов о наших предместьях перешел к играм на темы времени и бесконечности, но эти игры тешат нынешнего борхеса, и мне пора придумывать новые штуки. А это значит, что жизнь моя - сплошное бегство, и я утрачиваю все и обращаю все в забвение или в того, другого.

Не знаю, кто из нас обоих пишет эту страницу".

Хорхе луис борхес. Возвращение к смыслам.

История его жизни - это, скорее, повествование о прочитанных книгах, чем об увиденных землях, о страсти к Данте или Сервантесу, чем о любовных страданиях. Мир идей для борхеса, как и для Платона, был куда большей реальностью, чем мир фактов. "Я Думаю, - Говорил он, - что Люди Вообще Ошибаются, Когда Считают, что Лишь Повседневное Представляет Реальность, а все Остальное Ирреально". Яркое тому свидетельство - автобиография Хорхе Луиса борхеса, вся целиком посвященная открытиям из области духа, которым как бы невзначай сопутствуют события внешней жизни писателя.

Такому мироощущению во многом способствовало то, что на юного Хорхе с детства возлагали надежды как на писателя: в семье подразумевалось, что он должен осуществить то, что из-за слепоты не удалось его отцу. Отец Хорхе был юристом, преподавал психологию, увлекался философией. "Если бы Меня Спросили о Главном Событии в Моей Жизни, я бы Назвал Библиотеку Моего Отца", - скажет позже борхес. Отец же дал юному хорхе и первые уроки философии.

Большую роль в литературном будущем борхеса сыграла его бабушка по отцовской линии. Бабушка - Фанни хейзлем - была урожденной англичанкой и большой любительницей чтения. В доме борхесов в Буэнос-айресе английская речь и английская литература занимала не меньшее место, чем испанская речь и испаноязычная литература. В английском переводе Хорхе прочитал многие книги, включая, например, Дон Кихота, которого потом не воспринимал в оригинале. Впоследствии перед борхесом даже встал вопрос: на каком языке ему писать? И хотя он решил писать на испанском, потому что на этом языке видел сны, любовь к английской литературе осталась у него на всю жизнь.

Как говорит сам борхес, он узнавал жизнь сначала из книг. Район, в котором он жил в детстве, был полон бандитов, или "Компадритос", как их называли, однако юный борхес и не подозревал об их существовании, живя в своем мире, который ограничивался двором собственного дома. Юноша по-настоящему увидел родной город только когда вернулся в 1921 г. из семилетнего путешествия по Европе, где его отец проходил курс лечения. Романтика жизни "Компадритос", зажигательное танго на улицах Буэнос-айреса, своеобразный колорит "аргентинских ковбоев" - гаучо - соединились в первом напечатанном сборнике стихотворений борхеса "страсть к Буэнос-айресу" (1923.

Но со временем тематика его произведений изменилась, изменился и стиль. Борхес - писатель не появился на свет в готовом, завершенном виде. Долгие годы он искал совершенную форму и пришел в итоге к небольшим рассказам, которые старался писать очень просто, не вычурно, чтобы "Облегчить Работу Читателю".

В рассказах борхеса все чаще появляются любимые символы. Образ библиотеки стал, пожалуй, лейтмотивом всей жизни писателя. Девять лет он проработал служителем муниципальной, а затем 18 лет - директором национальной аргентинской библиотеки. В одном из своих самых известных произведений - "Вавилонская Библиотека" - борхес сравнивает вселенную с книгохранилищем, которое состоит из большого (а возможно, бесконечного) количества галерей с книжными полками. Всем обитателям этой библиотеки известно, что существует одна - единственная книга, которая содержит краткое содержание всех остальных. Но еще никому не удавалось ее найти. Хотя у борхеса закрадывается подозрение, что причина в том, что библиотекарь слеп ….

Прототипом такого слепого библиотекаря из романа Умберто Эко "Имя Розы" борхес стал еще при жизни. Слепота, которая постепенно накрывала его и к 60 годам стала полной, была не меньшей трагедией в жизни писателя, чем глухота для Бетховена. Но трагедия эта для борхеса имела скрытый символизм. Он как будто признал свое поражение в попытке постичь смысл вселенной, но все же не переставал пробовать снова и снова.

Я - эти тени, что тасует случай, а нарекает старая тоска. С их помощью, слепой, полуразбитый, я все точу несокрушимый стих, чтоб (как завещано) найти спасенье.
"Создатель".

Стремление найти себя настоящего, ответить на вопрос "кто я? " Не оставляло борхеса - он искал свое настоящее лицо в бесконечном мире культуры. Перечень тем, которые он затрагивает в своих рассказах, эссе, поэзии, просто поражает: борхес пишет о буддизме и каббале, апокрифических евангелиях и средневековых мистиках, китайской книге перемен и истории ангелов. Глубина удивительна его познаний в истории литературы и философии. Его волнуют проблема времени, доказательства бытия бога, парадоксы Зенона, всемирная история, проблема свободы воли. Борхес отлично знал античную, китайскую, японскую, ближневосточную мифологию, арабские сказки, исландские саги. Список произведений, которые он цитирует, невероятно велик, причем наряду с признанными авторами у борхеса можно найти и никому не известные имена. А сбившиеся с ног в поисках подлинников исследователи творчества борхеса до сих пор не знают, существовали ли эти авторы вообще, или они просто плод его воображения.

Все творчество борхеса напоминает лабиринт - еще один из его любимых символов. Вымысел, алогичность, кажущаяся непонятность его рассказов действуют как дзен - буддийские притчи - выбивают из повседневности и заставляют задуматься о важных вопросах. Лабиринт произведений борхеса приводит читателя к лабиринту своей собственной души. Тесей в рассказе "Дом Астерия", когда добирается до центра лабиринта, с удивлением узнает, что минотавр давно ждет его и мечтает, чтоб он его освободил.

В произведениях борхеса редко встречается любовь, но часто - смерть. И он в этом ничуть не изменяет своему аргентинскому происхождению - ведь в смерти страсти не меньше, чем в любви. Смерть придает жизни ценность, а телесное бессмертие - не дар, а наказание богов. В этом убеждается герой рассказа "Бессмертный": люди, которые живут на земле бесконечно долго, теряют способность к состраданию, становятся равнодушными ко всему и больше всего - к страданиям других. Они память и вкус жизни теряют. Каждый поступок смертного неповторим и необратим, человек смертный отвечает за него и за все его последствия. У "Бессмертных" же, наоборот, все поступки однообразны - они уже были когда-то совершены в вечности и обязательно еще повторятся.

Борхес другого бессмертия ищет. Проблеск этого настоящего бессмертия мы чувствуем, например, в рассказе "Алеф", когда его герой созерцает одновременно всю вселенную, и среди прочего - все зеркала планеты, ни одно из которых его не отображает. Зеркала часто встречаются на страницах рассказов борхеса - они бесконечно умножают мир, создают его копии, копии копий, и так до бесконечности. За этой бесконечностью трудно разглядеть самого себя, найти себя настоящего. И вот это долгожданное мгновение - когда бесконечность собрана в одной точке, когда нет отражений, когда можно остановиться, ни о чем не думать и просто быть. Это бессмертие не подвластно ни времени, ни пространству.

Герой другого рассказа, "Тайное Чудо", в ночь перед расстрелом просит у бога еще год, чтобы закончить свою драму. И в то самое мгновение, когда он уже должен умереть, все замирает. Минута превращается в год, хладик заканчивает свою драму и только потом умирает. Эта вечная загадка времени всегда интересовала борхеса: мы подвластны времени, текучи, и все же в нас есть нечто вечное, за что можно ухватиться и спастись.

Для борхеса это спасение, конечно же, в творчестве: "писатель - или любой человек - должен воспринимать случившееся с ним как орудие; все, что ни выпадает ему, может послужить его цели, и в случае с художником это еще ощутимее. Все, что ни происходит с ним: унижения, обиды, неудачи - все дается ему как глина, как материал для его искусства, который должен быть использован … это дается нам, чтобы мы преобразились, чтобы из бедственных обстоятельств собственной жизни создали нечто вечное …" ( "Семь Вечеров".

Борхес никогда не искал славы, и она настигла его неожиданно. Начиная с 1940-х годов (ему было тогда сорок) его произведения начинают переводить на другие языки. В 1944 году он получает почетную премию аргентинского общества писателей, в 1956-м - государственную премию по литературе. А начиная с 1960-х борхес ежегодно путешествует по странам Европы, США и латинской Америки с лекциям и выступлениями, получает невиданное количество всевозможных премий, избирается почетным доктором лучших университетов мира.

В это же время он встречает Марию кодаму, которая стала его верным другом и помощником. Последние двадцать лет жизни борхеса она сопровождала его в путешествиях, записывала его произведения, помогала в переписке, а за два месяца до его смерти в 1986 году они поженились ….

В течение всей жизни борхес постоянно пытался взглянуть на себя со стороны, чтобы понять, кто же он на самом деле. Он многократный герой своих собственных рассказов: "Мне Суждено Остаться Борхесом, а не Мной (Если я Вообще Есть), но я Куда Реже Узнаю Себя в его Книгах, чем во Многих Других или в Самозабвенных Переборах Гитары …" ("борхес и я".

В этих строках - невероятная скромность. Человек не должен мнить о себе больше, чем он есть, - ведь мы все "Выдуманы" кем-то, считает борхес. Нас смущает, говорит он, что персонажи Дон Кихота во второй части романа читают первую его часть, а Гамлет разыгрывает трагедию, похожую на свою жизнь. Эти пассажи внушают нам, что "Если Вымышленные Персонажи Могут Быть Читателями или Зрителями, то мы, по Отношению к ним Читатели или Зрители, Тоже, Возможно, Вымышлены" ("скрытая магия в "Дон Кихоте").

Эта идея, а также идея о том, что весь мир - это гигантский текст (или библиотека, как мы уже знаем), который нужно суметь прочитать, что этот текст имеет столько смыслов, сколько читателей, - предвосхищают постмодернизм еще до его появления в Европе. Ничего нового создать невозможно - все уже придумано: "историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их - в том или ином виде"("четыре цикла". Но важно научиться понимать, интерпретировать тексты, извлекать смыслы.

И борхес ищет и вновь оживляет на своих страницах многочисленные образы культуры - так же, как его парацельс воссоздает из пепла цветок в рассказе "Роза Парацельса". И вопрос здесь совсем не в том, можно ли вернуть к жизни сгоревшую розу. Это процесс, который происходит в душе человека, - возвращения к смыслам, ценностям. Для борхеса, вероятно, таким возвращением были его рассказы. Нам остается читать, но, читая, мы создаем новые смыслы, новые интерпретации, а значит, становимся отчасти творцами. (Наталья Радченко).